Очищение

"…И режутся руки, наполнив овраги-
Безумным желанием жить…"
Тёплая трасса "От первого крика…"

Бывает такое - устал и телом, и душой; запутался в липкой паутине повседневной суеты; упал духом. Изжогой подступает к горлу волна раздражения. На всех и каждого хочется наорать, обругать. Точно внутри поселился мерзкий червь или сплёл паутину гадкий паук и теперь впрыскивает по капле свой отравляющий яд в твою плоть и кровь, высасывает твою жизненную силу и энергию, холит и лелеет все самые низменные инстинкты, а добрые и светлые чувства и эмоции, идущие из самой глубины сердца, подавляет, ставит на них капканы, ловит в силки, уничтожает в зародыше. В таком желчном и болезненном состоянии лучше не предпринимать никаких серьёзных дел, стараться не вступать в споры, не выяснять отношения. Неминуемо закончится дракой или каким другим скандалом. Лучше просто молча уйти и какое-то время побыть одному. В одиночестве.

По-разному можно бороться с такими приступами раздражения. Я иногда делаю так: встаю с утра пораньше и выезжаю за город на первой, самой ранней электричке. Пройдясь не спеша мимо дач и садов, обхожу круглое, как блин глубоководное озеро и выхожу в поле, настолько широкое и большое, что временами кажется, словно оно начинается где-то на небесах; словно небосвод и это ровное поле - одно целое. Но это только первое впечатление. Присмотревшись повнимательнее, замечаю края этого, на первый взгляд, необъятного поля. Там едва видна полоска леса, она настолько далёкая и тоненькая, просто тонюсенькая, что нет-нет, да покажется обманом зрения, миражём. Чтобы развеять это ощущение, иду через поле по направлению к призрачному лесу, то и дело запинаясь за комья вывернутой тракторами и бульдозерами земли. Рассуждаю при этом примерно так: "Лес ведь - не горизонт, когда-нибудь да дойду до него, свалившись от усталости на покрывало опушки и приобняв первую попавшуюся красавицу-берёзку".

До леса было не так далеко, как показалось сначала. Хорошо сказано: "Жизнь прожить - не поле перейти". Если б было наоборот, сколько б жизней я уже прожил, сколько полей мне довелось перейти? Между полем и лесом непредвиденная граница, естественный природный рубеж - глубокий овраг. Это своего рода Калинов мост. Только преодолев его можно попасть в дикое лесное царство. Только победив внутри себя драконов трусости и страха можно достичь благословенного лесного края-рая…

На дне лога сыро и неуютно. Здесь чернеет топкое болото с переброшенным через него стволом осины. Раз, два, три - осторожно ступаю по скользкому дереву. Одно неверное движение, и я окажусь в глухой болотной трясине, а рядом никого… Балансируя на грани, всё-таки благополучно перебираюсь на противоположный берег, зайцем взлетаю в гору и попадаю на долгожданную лесную опушку. Видно было, что здесь прошёл лиственный дождь - листопад. А потом степные ветерки играли в догонялки и разметали, закружили осенние листья по все округе.

На пороге леса две огромные корабельные сосны: ворота в загадочный мир. Войти в лес не как в мастерскую, но и не как в храм. Как в дом к близкому другу, доброму приятелю, хорошему соседу. Присесть рядом с берёзкой, отведать ярко-красную ягодку костяники, испить обжигающе-холодной прозрачной водицы из затерявшегося (или спрятавшегося?) в лесной чаще родничка. Через мгновение ощутишь небывалый прилив сил, точно добрый волшебник из детских сказок напоил тебя живой водой. Лес лечит, исцеляет.

По всей лесной чаще разбросаны листья. Северный ветер беззастенчиво оголил стыдливые липы и берёзки, а дубы-колдуны и развесёлые клёны сами, не дожидаясь команды, повинуясь своему бесшабашному нраву, сбросили с плеч долой ненужные и мешающие одёжки из листьев. Все листья разного цвета. Вот ярко-жёлтый листок клёна, а рядом его собрат одет в элегантный бардовый костюм. Впечатление такое, будто кто-то разлил акварель, перемешал все листья между собой, а потом щедрыми пригоршнями разбросал по лесу. На миг захотелось стать таким же махоньким беззаботным листочком. Лететь себе куда-то по воле ветра, ни о чём не думать, не ломать голову. Зарыться в ворох своих разноцветных сородичей, а потом нежданный вихрь разбросает, разметает всех по разным уголкам леса, унесёт мня невесомой былинкой через поле, через озеро, через реки и моря, далеко-далеко и высоко-высоко… Здесь понимаешь, что ты гость, тебя сюда не звали. Ты уйдёшь - всё останется так же, как и до тебя. И тысячу лет будет так. Веди себя тихо, уважительно к тому месту, где ты гостишь, к загадочным хозяину и хозяйке.

Сейчас пограничное время между летом и осенью. Пора сбора урожая. Жатва. Золотая осень. Бабье лето. Неустановившееся время. Зыбкость, неукоренённость чувствуются во всём. Чудесно совпадают и сливаются с моим настроением, с моими чувствами и переживаниями. Накладываются одно на другое - получается пикантный и небезопасный коктейль из неуверенности и надежд, тревог и сомнений, ожиданий и волнений. В воздухе разлита чистота и свежесть ясного сентябрьского утра. Чувствуется и почти физически ощущается присутствие огненной и величавой жар-птицы осени. Оно незримо для глаз, едва уловимо для осязания, обоняния и слуха, но слабыми росточками шестого чувства, как чуткими радиоприборами, угадывается и улавливается её полёт над полем, лесом.

Вдруг я услышал странный звук, похожий на хлопанье крыльев, доносящийся из заоблачной дали. Это загадочная птица-осень развернулась и, подобно огромному волшебному кораблю взяла курс на растворившийся в предрассветной дымке город, овеяв меня бодрящим и освежающим лёгким ветерком. Сразу прибавилось сил, стало легче дышать. С глаз, с души, с разума спала пелена усталости, тоски и равнодушия. Задорный вихрь разогнал внутри меня хмарь и плесень, все негативные чувства и эмоции, накопившиеся за последние несколько дней. Я посмотрел вокруг новыми глазами, будто вновь родился. Меня захлестнула волна неиссякаемой радости, охватил порыв безудержного ликования, безрассудного восторга, сумасбродного веселья. На душе стало вольно и легко. Ясно и просто. Захотелось сделать кому-нибудь что-нибудь хорошее, совершить какой-нибудь неординарный поступок. Захотелось жить. С каждой птичьей трелью, с каждым порывом ветра, с каждым взглядом на нарядно украшенный осенними художниками лес, на бескрайнее чистое поле, на прозрачно-голубое небо всё существо моё от корней волос и до самых кончиков пальцев наполнялось ясной осенней чистотой, неиссякаемым вдохновением и безумным желанием жить…

Наверх!

Я и Темнота

"Пугает только неизвестность.
Но когда человек уже столкнулся с нею лицом к лицу,
она перестаёт быть неизвестностью".
Антуан де Сент-Экзюпери

Когда я был маленьким, я очень боялся темноты. Особенно боялся оставаться один в пустой тёмной квартире. Даже ночью, бывало, захочу в туалет или попить - терплю до последнего, но не иду. Когда уже станет невмоготу терпеть, тихонько соскальзываю с постели, быстро бегу туда и обратно. Зарываюсь с головой в одеяло, ликуя, что уже вне опасности, что перехитрил темноту. Словно где-то там, в самом тёмном углу, засело безобразное чудище, готовое в любой момент наброситься на меня и утащить в своё страшное логово.

Однажды я терпел-терпел жажду, но потом, как обычно, выскользнул из-под одеяла и рванул на кухню. Но запнулся за порог и со всего размаху (от всей души, так сказать) плюхнулся на пол. Растянулся на кухонном полу. Я даже не закричал, не заревел. То ли дыханье перехватило ("в зобу дыханье спёрло"), то ли от неожиданности и внезапности падения просто ничего не успел сообразить. Одним словом, я встал, потёр и без того ушибленное-переушибленное, битое-перебитое, расцарапанное-перерасцарапанное колено (эх, синяки-ссадины - вечные автографы, оставленные улицей на детских коленках), даже слегка подул на него. Боль в ноге на некоторое время притупила чувство страха, чувство боязни темноты. Я осмотрелся в тёмной кухне. Вдруг вспомнил о чудище, хозяине самого тёмного угла, и только хотел со всех ног броситься назад в постель, но на одно мгновение над страхом верх взяло простое детское любопытство: какое оно - это чудище? Прошло несколько секунд - никого и ничего. Только слышно, как тикают в прихожей часы: тик-так, тик-так…

С тех пор, когда я смотрел американские ужастики с невероятными чудищами и монстрами, меня всегда разбирал смех. Мне не было страшно, ведь я знал, что никакого такого монстра в тёмном углу нет. Что этот монстр сидел у меня в голове. Я принял в себя кусочек темноты, пусть на миг, но стал частью её, и она открыла мне свою тайну, показала своё нутро, раскрыла передо мной свою истинную сущность. Она не боялась, что я выдам её тайну другим. Она знала, что мы стали сообщниками: ведь, сколько ни говори другому о чём-либо, сколько ни рассказывай - он не поймёт самого главного из этого, не схватит самой сути, пока сам не познает, не прочувствует это на себе, пока сам не ощутит холодок под сердцем, пока не испытает это на своей собственной шкуре…

Если ты боишься высоты -
Лезь на самую высокую скалу,
Не в силах одолеть страх темноты -
Загляни, что там, - в тёмном углу…

Наверх!

Поезда

Я люблю поезда. Их тихий вкрадчивый шёпот. Убаюкивающий стук колёс, заставляющий забыть обо всём на свете. Люблю, проснувшись в поезде среди ночи, лежать и размышлять. Думать обо всём на свете и в то же время ни о чём. Смотреть в окно на леса и поля, на болота и овраги. Иногда пристальному взгляду вдруг откроется какая-нибудь махонькая деревенька, которой нет ни на одной известной карте. Очень много таких деревенек, сёл и посёлков затеряно на просторах нашей страны. Они никому не известны, их нет ни на одной, даже самой мелкой карте, про них никто не знает, до них никому нет дела, но и там живут люди: рождаются и умирают, встречаются и расходятся, любят и ненавидят. Иногда мелькнёт за окном такой полустанок, разглядишь в темноте лица людей на перроне. Они машут вслед уходящему поезду, кто-то ещё весело, другие уже с унылой тоской в глазах смотрят в ту сторону, куда скрылся ночной экспресс. Молодые надеются, что именно такой железный красавец когда-нибудь увезёт их из здешних гиблых мест в большие города, в шумную, яркую и звонкую столицу. Те, кто постарше, поопытнее испытывают чувство, отдалённо напоминающее надежду, но деформированное, изуродованное однообразной пресной жизнью: уехать отсюда хоть в грязном прокуренном тамбуре, пусть нелегально на третьей полке вагона, но только подальше и навсегда. А иногда подумается, что здесь не так уж и плохо, может даже очень хорошо. Просто здорово. Жить на природе, делать всё самостоятельно, ни от кого не зависеть, работать на земле - чего ещё желать? Хорошо, проснувшись среди ночи, выйти в тамбур и закурить сигарету. Пускать дым замысловатыми кольцами, делая глубокие основательные затяжки. Наблюдать, как огонёк на кончике сигареты медленно, но верно подбирается всё ближе и ближе к губам. Сигарета гаснет, а тем временем где-то пока ещё далеко-далеко, на линии горизонта постепенно разгорается яркое и весёлое зарево утреннего рассвета (своеобразным, возможно мистическим, образом подтверждая незыблемость вселенского закона сохранения энергии)…

Моя мечта - проехать на поезде через всю страну: от Питера до Владивостока. Целую неделю находиться в одном и том же вагоне, перевернуть режим дня вверх тормашками: днём спать, ночью бодрствовать, питаться вездесущей лапшой быстрого приготовления (fast food), каждый час пить чай, болтая с соседями обо всём на свете. И где-нибудь на пятый день пути, находясь уже глубоко-глубоко в Сибири, понять и осознать не умом, но нутром, прочувствовать кожей, печенками страшную силу русских просторов, когда "не видать конца и края, только синь сосет глаза".

Движимый каким-то мне самому неведомым и незнакомым чувством выйду из вагона на каком-нибудь полузаброшенном глухом полустанке, постучусь в ближайший к железной дороге дом, откуда только спустя несколько минут выйдет седой, как лунь, дедушка. Он пропустит меня в избу, накормит, нальет чарку за знакомство. Имя у него будет какое-нибудь совсем простое и обыденное: Иван Иваныч или Михал Степаныч, а может редкое и уникальное: Евлампий Поликарпович или Акакий Акакиевич.

Поезд, понятное дело, меня ждать не станет - поедет дальше, растаяв в предрассветной дымке. А я останусь в доме гостеприимного сибиряка. Будем с ним вместе ходить на охоту, на рыбалку, собирать грибы-ягоды, заниматься земледелием, садоводством. По субботам топить баньку, гнать превосходную самогонку, чистейший первачок… А однажды в лютую стужу я выйду из избы и пойду куда глаза глядят, по зову сердца, сам не зная куда. Забреду в тайгу, затеряюсь там, проплутаю несколько дней без пищи и воды, потом свалюсь в снег от усталости и жгучего холода, да так и останусь лежать в мерзлом сугробе, постепенно превращаясь в большой кусок льда… Это будет не смерть, а лишь долгий продолжительный сон, и на губах моих солнечным зайчиком будет светиться улыбка…

Я люблю поезда…

Наверх!

Хроника одного путешествия

"Холодно, странничек, холодно Голодно, родименький, голодно" Н. А. Некрасов "Коробейники"

Читатель! Прежде чем ты приступишь к чтению данного текста, я позволю себе сделать небольшое уточнение-пояснение. Всё написанное ниже - это не описание маршрута следования автобуса с туристами, не рассказ о вояже столичного денди на Лазурный берег, не повествование о семейной поездке провинциалов в Питер или в Москву. Это рассказ о пятидневной бродячей жизни: автостопе и ночёвках на вокзалах, о вечно пустом желудке и стёртых до крови ступнях, о небезопасном, но в то же время невыразимо притягательном существовании вольной птицы. Об этом вряд ли прочтёшь в туристических программках, такое не увидишь из окна туристического автобуса. Мои заметки не претендуют на то, чтобы удивить, поразить. "Стопщики" со стажем, прожжённые бродяги могут даже посмеяться над "детскостью", наивностью некоторых моих мыслей и выводов. У ребёнка чистый незамутнённый взгляд на жизнь, искренний и правдивый. Так что, детскость - это скорее преимущество, чем недостаток; изюминка, особенность произведения. В этом его оригинальность. К тому же, это следствие недостатка опыта, но не внимания.
Данная хроника является чем-то вроде моего отчёта о поездке (возможно, больше для себя, чем для других): мои впечатления, ассоциации, мысли, чувства. Здесь важен именно мой взгляд, попытка осмыслить свои собственные настроения и переживания. Также здесь более важны не даты, не время, а место: города и посёлки, которые я посетил или мимо которых проезжал и которые запечатлелись в памяти. Именно населённые пункты являются теми маяками, огоньками, которые остались в памяти и по которым я поведу пунктир, дорожку моего повествования. Ведь путешествуя автостопом никогда нельзя точно сказать дату и время приезда в очередной пункт назначения, поэтому вехами в рассказе служат города, а не даты.

1.
В каждом человеке есть что-то от странника, пусть крохотная, но присутствует частица бродяги. В каждом живёт вольная птица, стремящаяся вырваться из клетки обыденности, из силков будней. Что-то огромное и трогательное, как чистое небо, наполняет душу; какой-то неугомонный искрящийся уголёк начинает колобродить внутри, не даёт покоя. Какая-то неведомая сила заставляет покинуть дом, променять спокойное и размеренное существование на непредсказуемую и небезопасную, далеко не уютную и не сытую и уж, конечно, совсем не спокойную бродячую жизнь, жизнь вольной птицы. Эта неведомая сила проникает в самые потаённые мысли и чувства, подчиняет себе все эмоции и переживания; выносит за ворота, за околицу и заставляет "гнать себя дальше, всё прямо да прямо, да прямо в Великую Печь" (Башлачёв ведь тоже был странником-скитальцем земли русской. Успокоилась ли сейчас его душа, обрела ли покой и Дом?). Наверное, что-то подобное происходило со всеми первопроходцами, покорителями и исследователями новых земель: с Колумбом и Магелланом, с Хабаровым и Ермаком. Какая неведомая сила двигала ими? Тщеславие? Или священный трепет перед неизвестным, неизведанным, перед открытием новых горизонтов и земель, где до тебя никто не бывал, где не ступала нога человека? Что заставило престарелого философа, поэта, музыканта Григория Сковороду оставить всё и уйти странствовать по Украине? Только ли желание проверить на прочность свои взгляды, опробовать на деле свою философию, пройти обкатку жизнью ("Мир ловил меня, но не поймал" - эпитафия на могиле мыслителя)?
Здесь также остро встаёт дилемма "воля-неволя". Странник - самый свободный и вольный человек. Но с другой стороны - голод и холод, постоянно подстерегающие опасности и лишения, а главное - непредсказуемость, отсутствие стабильности; для большинства людей (особенно в эру постиндустриального технократического общества, где на постамент возведены эгоизм, прогресс и гедонизм) такая воля непонятна, неприемлема и даже дика. Они откажутся от неё во имя безопасности, стабильности и комфорта. Голод и холод - это плата за свободу самому принимать решения, быть хозяином своей жизни и судьбы (вспомнил слова одного из героев фильма "Беспечный ездок": "Они постоянно говорят о свободе, но говорить о свободе и быть свободным - это разные вещи. Трудно быть свободным, если ты клерк в банке или приказчик в торговой лавке. Но попробуй кто-нибудь усомниться в том, что они свободны, - они раздерут того на части. Постоянно говоря о свободе, больше всего они боятся действительно свободного человека, потому что всем своим видом и жизнью он несёт угрозу их иллюзорно-свободному, а на деле - тотально несвободному, замкнутому и душному существованию"). Невзгоды и лишения, безденежье - это плата за выход из замкнутого круга "учёба-работа-семья", с его вечным и не устаревающим девизом: "Ведь жить-то нужно…" Миллионер и богатей может себе позволить слетать на Канары, купить супердорогое авто, но он всё равно, как железными цепями, скован необходимостью поддерживать свой престиж, быть не хуже других; связан колючим ошейником этикета, высшего света и т. д. Ведь воля - это не способность тратить тысячи долларов на прихоти своей жены и не возможность проиграть в престижнейшем казино сотню тысяч "баксов" за один вечер. Это что-то другое; то, что находится внутри человека и проецируется на его "внешнюю" жизнь, на его мысли и поступки. Поэтому и миллионер может быть свободным (а нищий бедняк тотально несвободным, зависимым от своей нищеты, от своего социально-экономического положения), но не потому, что у него дачи в Майами и на Сейшельских островах, а потому, что ощущает в себе живой родник внутренней свободы. Наверно, самым свободным человеком на Земле почувствует себя тот, кто добровольно откажется от всех своих богатств, почестей, титулов и чинов во имя непредсказуемого и неведомого счастья бродячего поэта (возможно, только ради того и стоит разбогатеть, чтобы попробовать провернуть такую безумную и рискованную авантюру). А неволя - это, быть может, просто внутренняя невозможность вырваться из "бесконечной сансары сует"??? Особенно потребность в путешествиях, тяга к перемене мест сильна в поэтических, романтических натурах. Можно реализовать такие желания и стремления официально, так сказать; через специально организованные туристические фирмы, государственные структуры. Получится комфортно и безопасно. Степень удобства и комфорта будет зависеть только от размеров вашего кошелька. Но что делать бедным или даже просто небогатым людям? Как утолить жажду к познанию нового, открытию для себя загадочного и неизведанного? Или сидеть смирненько на месте, не дёргаться и не рыпаться? А им, может, хочется посмотреть Исаакий, взглянуть на древние стены новгородских монастырей, увидеть своими глазами место впадения Волги в Каспий, дотронуться до подножия Эйфелевой башни? Нельзя? Невозможно? Блажь?
Нет, друзья! Всё это возможно, вполне реально, осуществимо и даже необходимо. Можно долго думать, прикидывать, гадать, рассуждать, предполагать. Но, на самом деле, надо просто решиться. Выйти на трассу и поднять руку вверх. Не надо ссылаться на повседневные заботы и проблемы. Все дела никогда не переделаешь. Надо просто решиться, посметь.

2.
В одно прекрасное сентябрьское утро я вышел из дома и направился к автобусной остановке. На улице было свежо, даже чуть зябко, но солнце уже входило в свои права и припекало всё сильнее (для сентября, конечно). Стояла золотая пора, именуемая в народе хлёстко и весело - "бабье лето". Днём ещё отчётливо чувствовалось тепло, солнышко смело и весело пригревало ненаглядную землю, но ночи давали понять, что совсем скоро на сцену театра "Времена года" выйдет суровая и непреклонная актриса зима. Я собрался ехать автостопом в Питер. Один. Чтоб начать "голосовать", "стопить", нужно было выбраться из города на трассу. Я выехал на "десятке": автобусе десятого маршрута. Почти сразу поймал машину ("КАМАЗ") до Ярика (Ярославля). Всю дорогу смотрел в окно - золотая осень! Что ещё скажешь, что добавишь? Поездку и день отъезда я особенно не планировал (в этом преимущество автостопа перед "официальным" транспортом - не надо гнуть шею перед расписанием; трястись, что опоздаешь на поезд, самолёт и т. д. Трасса не терпит суеты. Она верит спокойным и смелым. Как в песне: "А удача - награда за смелость…"). Накануне решил - завтра поеду. Всё спонтанно, стихийно. Сорвался на трассу и поехал. Как заметил однажды один мой знакомый: "У тебя всё происходит стихийно и тотально". То есть, особо не планируя и не взвешивая, но, как говорится, всерьёз и надолго. На московской трассе я "завис", прошёл несколько километров пешком (мимо огромного завода, который выделял в окружающее пространство ужасно вонючий и неприятный запах). Миновал КПМ и выбрался на развилку старой и новой дорог на столицу. Естественно, вышел на новую (там машин больше) и мне сразу повезло - остановилась легковая машина. Правда, подвезли меня немного в сторону от главной дороги (Гаврилов-Ям), но я быстро выбрался на основное шоссе в районе деревни Шалаево. Дальше цепочка такая: МАЗ почти до Ростова, "ГАЗель" до Загорска (Сергиев Посад), от Посада (граница Московской области) быстро "застопил" дальнобойщика до самой Москвы. У него была навороченная кабина, удобства, уют. Дальнобойщик высадил меня на МКАДе со стороны Питера. Я доехал до метро - надо было позвонить. Долго ходил искал, где бы купить карту (в Москве время и деньги улетают - только держись! Да ещё менты вдобавок останавливают). С конечной станции метро - "Речной вокзал" - ходит автобус до Зеленограда. Заплатил "чирик" за проезд (всё равно выезжать надо, 7 рублей отдавать. Так лучше выехать сразу подальше, где можно найти более-менее нормальное место для "ловли" машин). Уже в сумерках вышел на трассу. Сразу повезло (везение играет большую роль в автостопе. Впервые вышедший на трассу может быстрей доехать до пункта назначения, чем старый и опытный, видавший виды "стопщик") - поймал "легковуху" почти до Солнечногорска. Постоял немного под фонарями, в надежде "оседлать волну", сразу уехать дальше - шиш. Прошёл через весь город, на окраине налил воды у сторожа какого-то склада (по "ящику" передавали футбольный матч Россия-Швейцария), опять расположился под фонарями. Остановилась "легковуха", но водила подбросить отказался - "на бензин надо". Хотя от того, что он меня не взял бензина в баке явно не прибавилось.
Спустя минут десять я тормознул "Почту". Водитель посетовал, мол, что вы ездите не поздно ночью, когда спать хочется, чтобы разговором отвлекать водителя от сна. Ну, тут не выбирают, так получилось. Не специально. Сначала он хотел подвести меня до границы Тверской и Новгородской областей (примерно полпути между Питером и Москвой), но потом вспомнил, что ему ещё надо заехать в Тверь. Весёлый попался водитель. То и дело ругался на других водил: "Ах, ты, такой-сякой, куда прёшь?! (конечно, вместо "такой-сякой" он употреблял несколько иные слова и выражения, но приводить их здесь я не буду - никакая бумага не выдержит!). Автотрасса "Москва - Санкт-Петербург" огибает Тверь, проходит не через город, а сбоку, рядом с ним. Можно несколько раз завернуть с трассы в город. Водитель "Почты" высадил меня на последнем повороте, перед постом ДПС. На прощанье пожелал мне удачи. Времени было часов 11 вечера. Заметно похолодало. Я немного перекусил, надел шапку, натянул благоразумно прихваченный в дорогу свитер и вышел на трассу в месте, где заканчивается мост через Волгу и стоит табличка с перечёркнутой надписью: Тверь и по-английски - Tver. То есть за этой табличкой города с таким названием больше нет, там опять начинается трасса. Стою, "голосую", потихоньку начинаю постукивать зубами. Натягиваю капюшон от толстовки. Некоторые водилы приостанавливали машины. Видно, разглядывали - что за чудо в перьях!
Наконец, остановился грузовичок. Водитель ехал до Питера, но ужасно хотел спать, поэтому далеко подбросить не обещал. Пока ехали, он отчаянно боролся со сном (всё-таки сон - страшная сила!), расспрашивал меня о Костроме (первое, что пришло ему на ум при слове "Кострома" - это сыр. Знаменитый костромской сыр). Он высадил меня в так называемом "отстойнике" (так водители-дальнобойщики окрестили это место). Здесь дальнобойщики отдыхают: отсыпаются и откушивают. Я побродил среди огромных трейлеров и грузовиков - всё тщетно! Все шофёры, как назло, собирались вздремнуть (или говорили так, чтобы отвязался). Я походил-побродил, помёрз-поёжился. Попытался даже развести небольшой костерок, но трава-дрова были мокрые - плюнул на это дело. С большим трудом натянул шерстяные носки (ботинки и без носков-то были мне впритирку, а с носками, да ещё шерстяными - вообще караул. Жмут, гады). Опустошил банку консервов. На душе стало уютней и веселее. Сижу на брёвнышке от забора, смотрю на звёзды, потихонечку постукиваю зубами и явственно ощущаю, как по всему телу пробегает приятный и лёгкий ветерок сытости и дрёмы.
Но дремать тут некогда. Вновь "выхожу один я на дорогу". В течение каких-нибудь пятнадцати минут остановились четыре машины. Сначала где-то вдалеке тормознула "ГАЗель". Я подумал - водитель собрался поспать, но вдруг через пару минут крик: "Ты поедешь?!" Я и не ожидал. Но до Питера он ехать не собирался, а действительно планировал через пару деревень лечь соснуть. Ещё трое дальнобойцев собирались устраиваться на ночлег, но один подбросил меня до следующей деревни, километров пять. Немного, но я хоть чуть-чуть согрелся. Постепенно начинало светать. Никогда прежде я так сильно и страстно (даже отчаянно) не ждал рассвета, как в ту сентябрьскую ночь. Но мало, чтоб солнце взошло - оно должно начать греть, разбрасывать по замёрзшей за ночь земле пригоршни света и тепла. Поэтому в восемь вечера теплее, чем в восемь утра. Интересное сейчас время: днём - иллюзия лета ("бабье лето"), ночью - суровая и совсем не игрушечная реальность скорого прихода зимы. Я про себя всё думал: "Только б ночь простоять, а день уж как-нибудь продержимся!" На сероватом холсте горизонта вдруг появилось круглое пятно: кусочек просыпающегося солнца, жёлто-оранжевого, густого, как желток. Мимо проехала "ГАЗель" белого цвета, вдруг неожиданно остановилась и дала задний ход. Мужик спрашивает: "Чё мёрзнешь?" Я, отстукиваю зубами, словно кастаньетами, незатейливый ответ: "Так получилось". Водитель согласился подвезти меня километров сто. Ура! Наконец-то погреюсь! Сто километров - это вам не кот наплакал! Это, как-никак, сто тысяч метров! Это больше, чем триста тысяч футов! В итоге я проехал в два раза большее расстояние; мы миновали Вышний Волочек, а я всё ехал и ехал, как тот гудроновый человечек на старенькой черепахе из всем известного мультфильма про братца Кролика и Терновый Куст. Правда, водитель меня и не выгонял, я и рад - чем дальше проеду, тем лучше! Водитель "ГАЗели" оказался порядочный лихач. Ехал 110-120 км/час. С гордостью сообщил мне, что на трассе равных ему по скорости среди "ГАЗелей" нет. Могут обогнать только иномарки или наши "девятки", больше никто. Довелось мне в то утро лицезреть негласного чемпиона среди "ГАЗелей" ("ГАЗелечемпион"). Правда, потом его на моих глазах штрафанули на "стольник" за превышение скорости. Выяснилось, уже во второй раз за рейс ("200 рублей за рейс - это многовато" - изрёк он после беседы с постовыми). Зато прокатился с ветерком! Сразу вспоминается хрестоматийное: "Какой же русский не любит быстрой езды?" (да чтоб ещё при этом не получить …..).
Из колонок доносились песни звёзд советской эстрады, коими водитель очень восхищался, поминутно призывая меня разделить его радость и восторг (вообще о музыке в машинах надо сказать особо. Как правило, это либо одуряющая и оглушающая, словно кувалдой по голове, отупляющая попса, либо не менее (а, может, и более) отупляющий и разлагающий шансон. Исключения, к сожалению, крайне редки (по крайней мере, в моём опыте, пусть и не очень обширном. Может быть, где-то пролегают трассы и дороги, где из динамиков машин доносятся Башлачёв и Янка, the Beatles и the Animals, Чак Берри и Дженис Джоплин? Покажите их мне! Я сию же минуту отправлюсь туда!). Однажды меня подвозил мужик на "легковухе", который слушал "ЧИЖ и К". Я с удовольствием послушал Чигракова, хотя мне мало что нравится из его творчества, но всё же это лучше, чем дебильная попса или самодовольный шансон. Возможно, водители слушают такую однообразную музыку, чтобы не заснуть. Тумс-тумс-тумс! Но от такой скуки я бы, например, захрапел уже через пять минут или выскочил из кабины на улицу).
Наши пути разошлись в каком-то небольшом селе. Он завернул направо, а мне надо было всё прямо да вперёд, в Санкт-Ленинград! В селе я решил пополнить свои иссякшие запасы пресной воды, подошёл с такой невинной просьбой к первым же местным жителям, которые, налив воды, огорошили меня таким хрестоматийным вопросом: "Выпьешь?" "Прекрасное начало нового дня!" - подумал я и немедленно согласился. Тем более, что ноги ещё не совсем отогрелись после холодной ночи, а внутри, казалось, затаилась маленькая сосулька - подарок от пронизывающих степных ветров. Я выпил 50 грамм разведённого спирта, закусив малюсеньким яблочком. Волна тепла прошла от горла и до кончиков пальцев. Внутри всё забурлило, ожило. Сразу стало легче, веселее. Я поблагодарил мужиков и зашагал дальше по трассе. "Как-нибудь ещё окажешься здесь - заходи" - сказали они мне на прощанье. Костёр солнца разгорался на небе всё ярче да сочней. Последний отрезок пути до Северной столицы я преодолел на МАЗе. Я залез в кабину и говорю водиле: "У меня денег нет". Водитель оказался бывалый, не таксист (то есть тот, кто стремится подзаработать на "стопщиках" и просто попутчиках и не берёт, не подвозит без платы) и понимающе ответил: "Понятно". Дорога асфальтовой стрелой летела вперёд: проехали Новгород, поворот на Кириши. За окном, по обеим сторонам автотрассы раскинулись поля и леса. Деревья, кусты были огненно-жёлтые, точно солнце спустилось с неба и улеглось отдыхать в их кронах и листьях. Отдыхающие после сбора урожая необъятные поля и луга. Где-то далеко-далеко соблазнительно искрилось на солнце небольшое озеро. А над всем этим природным великолепием раскинулось шатром кристально чистое синее небо. Я же в это время бессовестно клевал носом и тихонько подрёмывал.
Вот, наконец, и Питер. Вышел к станции метро "Звёздная". С чистым сердцем отметил приезд: слопал сдобную булку, запив её литром свежего питерского молока. Потом рванул в центр. С Васильевского острова мне открылся незабываемый вид через Неву: Зимний дворец, Адмиралтейская игла, но главное - купол Исаакиевского собора. Казалось, он вылеплен из осколка солнца, случайно упавшего на Землю, так он блестел и переливался, играл солнечными лучами! Купол Исакия притягивал к себе все солнечные лучи, это было место их обитания. Эх, красота! "Люблю тебя Петра творенье…" Грудь разрывают волны искромётного восторга, безудержной радости и ликования! В этот момент я окончательно почувствовал, осознал и сердцем, и душой, что я в Питере! Вдохнул вольный и освежающий северный ветер, верный признак того, что где-то рядом бьётся могучее и необъятное сердце Балтийского моря.

3.
В Питере я пробыл ровно сутки. Высадился этаким провинциальным десантом на Васильевский остров. Шёл по Дворцовому мосту, не отрывая глаз от Исакия, Зимнего. Спешил на ту сторону, чтобы вблизи разглядеть эти величественные здания, прикоснуться к массивным колоннам, почувствовать рядом с ними Дух Времени, уловить хоть слабое дуновение прошедших веков. Несмотря на то, что Исаакиевский собор и Зимний дворец относятся к разным направлениям в архитектуре, для меня они являются своеобразными столпами (вместе с Казанским собором, Адмиралтейством) Санкт-Петербурга, его культурными символами, поддерживающими на своих плечах престиж и славу Петербурга, как одного из красивейших городов в мире. Холодный и неприступный Исакий гордо возвышается над Питером, словно дозорный оглядывает северную столицу, чтобы в нужный момент предупредить всех жителей города об опасности: вражеском налёте, наводнении и т. п. Над ним, кажется, не властно само Его Величество Время, стирающее в порошок кирпич и железо, покрывающее одеялом забвения целые города и цивилизации. Рядом удобно расположился красавец и модник Зимний дворец, украшенный позолотой, завитый на бигуди. Когда в Питере наступает пора белых ночей, проходя по Дворцовой площади, можно услышать необычные звуки, доносящиеся откуда-то сверху, из небесной вышины. Сначала их можно принять за гул и завывание морского ветра, заблудившегося в бесконечном лабиринте речушек и каналов, сбившегося с верного пути и оттого бранящегося и клянущего всех и вся на чём свет стоит. Но, прислушавшись повнимательнее, раскроешь рот от удивления - это переговариваются между собой Исакий и Зимний. То бранятся, то травят анекдоты, а то вдруг проснётся Казанский собор и начнёт рассказывать занимательные истории из прошлых столетий или затянет полузабытую песню бравое Адмиралтейство. Белые ночи рвут душу в клочья, сна ни в одном глазу.
Проходя по Дворцовой набережной, мимо Зимнего дворца в сторону Института Культуры и Марсова Поля, я вспомнил слова одного моего знакомого: "Если не посетил Эрмитаж, считай, что в Питере не был". Спорное, конечно, утверждение. Особенно, если учесть, сколько времени надо, чтобы просто обойти все залы, бегло оглядев картины, не останавливаясь ни перед одной из них, чтобы полюбоваться, рассмотреть произведение искусства подробнее. Меня одолело любопытство: сколько стоит билет в сей величественный храм культуры? Стоимость билета я сейчас уже позабыл, но помню, что времени было часов пять вечера, и Эрмитаж через час закрывался. На Дворцовой площади развернулось народное гулянье: тут и там мелькали подростки (да и взрослые люди) на роликах; рядом с Александрийским столпом вольготно расположилась, нежась на солнышке, тусовка питерских неформалов; предлагали свои услуги фотографы, художники; чинно, под ручку, шествовали влюблённые парочки, очень похожие на стайки лебедей в городском пруду. Словом, жизнь здесь била ключом. Погода располагала к хорошему настроению: ярко светило солнышко, небо было синее-синее, без единого облачка. Посмотришь ввысь, и плохое настроение как рукой снимает. Хочется превратиться в чайку и лететь, куда глаза глядят, купаться в небесной синеве, резвиться, играть в догонялки. Или стать весёлым катерком и плыть по бескрайнему водному простору, по воле волн, стойко перенося лихие шторма и натиск ураганного ветра.
Александрийский столп издалека очень напоминал космическую ракету. Всё проверено, космонавты готовы к полёту; пять, четыре, три, два, один - пуск! На секунду почудилось, будто массивная колонна и правда оторвалась от земли и вот-вот устремится в заоблачную высь, храбро ринется осваивать новые межзвёздные маршруты, покорять необъятные космические пространства. Солнечный луч ударился об колонну, тут же взорвавшись огненным пучком яркого света. Словно чья-то широкая улыбка промелькнула на миг в лучах заходящего солнца.
Я прошёлся по Невскому, то и дело заворачивая в маленькие проулки и дворы, длинные и глубокие, как колодцы. Побродил по узеньким набережным бесчисленных каналов и речушек. Мойка, Фонтанка, канал Грибоедова; величественная, строгая, "в гранит одетая" Нева, что впадает то ли в Финский залив, то ли в Колыму, а может прямо в сердце моё. Суровая северная река, в отличие от раздольной равнинной Волги и беспокойных, игривых горных рек. Обилие рек и каналов, прудов и фонтанов. Недаром Питер называют северной Венецией. На противоположной стороне Невы величественно и строго возвышается Петропавловская крепость. Она едва мерцает в надвигающихся сумерках, но, даже не глядя в ту сторону, повернувшись к Неве спиной - почувствуешь неприятный холодок особого рода, веющий в затылок (не ветер с Невы, нет!); внезапно возникнет чувство безотчетного страха; вдруг повеет мрачной сыростью и глухой тоской подземелья. По этим признакам можно безошибочно определить - там, на том берегу Невы находится "Петропавловка", тюрьма для государственных преступников, политических диссидентов. На миг показалось, что из-под земли доносится глухой стон и скрежет зубовный. Но нет, это не из ада! Это из глубоких подвалов, из скрытых от человеческого взора темниц доносится мольба узников всех времён о помощи. Сбрасываю минутное оцепенение - чёрный профиль Петропавловской крепости чётко отпечатался в вечернем сумрачном небе.
Заворачивая с Невского проспекта в какую-нибудь маленькую улочку, где нет дорогих супермаркетов с огромными витринами, элитных ночных клубов, бистро, кафе и казино, невероятных размеров рекламных плакатов (всего того, что унифицирует любой город, превращая его в слабое подобие американского Лас-Вегаса), оказываешься в старом добром Питере: в Петербурге Белого, Гумилёва, Георгия Иванова, а если задержаться здесь немного дольше, присмотреться к пообветшавшим, но достойно и строго смотрящим зданиям, нырнуть, точно в прорубь, в самые тёмные и запутанные улочки и дворики - тебе откроется зловещий и мрачный Петербург Гоголя и Достоевского, "город полусумасшедших". Вот навстречу идёт молодой человек лет двадцати пяти. Одет он крайне бедно, почти по-нищенски: на нём старое, потрёпанное пальто; не менее потрёпанная, даже, кажется, дырявая шляпа; стоптанные, изношенные до последней степени башмаки. Его легко можно было бы принять за обыкновенного уличного оборванца, нищего-попрошайку, если бы не величественная осанка, несколько гордый, даже, можно сказать, высокомерный взор, что выдаёт в нём человека благородного происхождения. Быть может, он обедневший дворянин. По едва заметной, но непрекращающейся дрожи в руках; по беглым взглядам, которые он поминутно бросает по сторонам; по частому ощупыванию подкладки пальто (на месте ли нужный предмет? не слишком ли выставляется и бугрится? не заметил ли кто?); по мучительной напряжённости и какой-то болезненной бледности лица; и главное - по лихорадочному блеску глаз можно сразу понять: кто перед вами и куда этот юноша держит путь.
Проходя по очередному мосту, вдруг остановишься, замерев на мгновенье - какая-то мысль промелькнула в голове, только на секунду, словно комета - пролетела и нет её. Фьюить! А позади остался ярко-золотистый огненный след. Внезапно бросаешься к перилам и, судорожно вцепившись в них скрюченными пальцами, напряжённо всматриваешься в чёрную водяную бездну. Что там привиделось в тёмных водах Невы? Быть может, где-то там, в бездонных глубинах живёт неведомое чудище, гигантский кровожадный змей? Или загадочные работники речных глубин возводят невиданной красоты и великолепия подводный город?
Вдруг новая идея молнией озаряет сознание: "Когда ты смотришь в бездну, помни, что и бездна смотрит в тебя". Отшатываешься от перил, безумно озираясь по сторонам. Вдалеке какой-то человек стоит у перил и что-то высматривает в речных волнах. Поражённый схожестью ситуации, приближаешься к нему, и ветер с Невы доносит до слуха обрывки фраз: "…ну, а если не получится, так в Неву - и разом покончить!" Внезапно человек поднимает голову. Он ещё молод, ему не больше тридцати. Неожиданно ловишь на себе его затравленный взгляд: сколько в этих глазах горького отчаяния и одновременно жгучей страстной надежды! Буквально за десять секунд они сменяют несколько оболочек: то они похожи на безмятежные лесные озёрца, то на вкрадчивый тихий омут, то на бездонную чёрную прорубь, внутри которой для всего живого скрыта верная безвозвратная гибель.
Ближе к вечеру на Невском проспекте то тут, то там появляются странные девушки, чем-то непохожие на других. Приглядевшись повнимательнее, немного понаблюдав за ними, понимаешь, в чём дело. Они не странные и не непохожие; это такие же девушки, как и все остальные, некоторые почти девочки, но по их вызывающе-соблазняющему внешнему виду, по беззастенчиво-развязной позе, по нахально-оценивающему взгляду, по жадным огонькам внутри внимательных глаз сразу и безошибочно можно назвать характер их профессии, род их занятий; как они зарабатывают на жизнь. Вдруг в ярком карнавале декоративных натянутых полуулыбок, вызывающе-открытых нарядов и ярко накрашенных губ замечаю невысокую девушку, одиноко стоящую на углу. Ветер растрепал её длинные распущенные волосы, девушка напряжённо и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль, в одну точку. Весь её вид говорит о крайней бедности, неустроенности жизни. Несмотря на короткую мини-юбку и просвечивающую белую блузку, она выглядит как-то с достоинством, даже стыдливо. Видно, что она случайно оказалась здесь, что только крайняя нужда, необходимость заботы о близких, возможно неизлечимо больных людях, заставили её выйти на панель; и она верит, что это временно, только, чтобы чуть-чуть выправить положение. Но и знает она, что нет ничего более постоянного, чем временное (да и кто тут не случайно, по своей доброй воле?!); что никому она не помогает; жертвует своей молодостью, здоровьем напрасно. И, несмотря на это, не может не помогать. Такова её натура, природа, отзывчивое сердце, не думающее о себе, но тонко чувствующее страдания других и истекающее болью в невыносимом, мучительном неведении: как им помочь?! На миг девушка поворачивается; я вижу её хрупкие, тонкие руки, худое, почти прозрачное, бледное лицо. Ловлю её мимолётный взгляд; всего лишь несколько секунд, но сколько боли, отчаяния, немой мольбы, но и одновременно надежды и веры, безграничной любви промелькнуло за такое краткое мгновение внутри этих глаз! Тихая, безответная грусть, сострадание ко всем обиженным, готовность помочь читались в беззащитном и кротком взгляде этой скромной девушки. Это Соня Мармеладова, "вечная Сонечка, пока мир стоит!"
Излишне впечатлительному, с болезненным воображением человеку, наверное, непросто жить в Питере: тут и там являются видения; по пятам следуют загадочные тени прошлого, тени забытых предков; по проулкам и подворотням слоняются непонятные фигуры, странно похожие на привидения. Прогуливаясь по Невскому проспекту, я встречал разных интересных людей. Девушку, проводящую опрос среди молодёжи на предмет отношения последней, молодёжи то бишь, к семье и браку. Я высказал своё мнение: главное, на чём держится семья - это любовь и взаимное доверие друг к другу всех её членов, сопереживание, взаимная поддержка и взаимовыручка. Но тут же добавил известный афоризм Фридриха Ницше: "Если бы супруги не жили вместе, удачные браки встречались бы чаще". Также мне встретилась другая, не менее интересная и интригующая девушка. Она неожиданно подскочила ко мне откуда-то сбоку и просто сразила меня наповал такой невинной просьбой: "Молодой человек, купите мне, пожалуйста, мороженое". Видя моё недоумение и некоторое даже замешательство, девушка мило добавила: "Простое сливочное мороженое. Ничего больше". Я промямлил что-то наподобие: "Мне бы кто купил" и оторопело прошествовал дальше. Ещё ко мне обратился местный выпивоха с какими-то жёлтыми и спутавшимися, как пакля, волосами с просьбой добавить ему и его друзьям на "поллитру". Перед такой прямотой и непосредственностью я оказался бессилен и ссудил дяденьку несколькими "деревянненькими". Чуть ли не с пеной у рта он вещал о том, что является коренным ленинградцем и несказанно гордится своим городом. И тут же предложил купить куртку, которая в тот момент была на нём. На мою усмешку он обиженно воскликнул: "Настоящая свиная кожа!" Да хоть кабанья. Через каждые 50-100 метров играли уличные музыканты, в основном молодёжь, собирающая на пиво или малоизвестные питерские группы, зарабатывающие на более-менее приличную аппаратуру и инструменты. Бросив пару раз по пять рублей, потом я просто сочувственно проходил мимо (понимал их очень хорошо, сам бывал в такой ситуации), ибо при такой благотворительности уже через полчаса я оказался бы без копейки в кармане ("Эх, нищета - за душой ни копья!").
Побродив-погуляв, я задумался о ночлеге. Я знал, что у меня есть в Питере знакомая, знал, что она учится то ли в Санкт-Петербургском Государственном Университете (бывшем ЛГУ), то ли в Институте Культуры, на первом (или на втором?) курсе, но ни факультета, ни адреса, ни телефона я не помнил. Что было делать (как вопрошал своих слушателей незабвенный барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен)? Я выяснил адреса общежитий от Института Культуры и поехал наугад в одно из них. Там моей знакомой не числилось. Прикинув, что на объезд остальных общаг (которые находились в разных концах города) у меня не хватит ни времени, ни денег, ни желания - я решил бросить это дело. Но надежду найти ночлег я не оставил, так как у меня ещё было несколько питерских "вписок"; правда, не очень-то надёжных. Я позвонил по одному телефону - там мне сказали, что Миша дома давно не живёт. Попробовал позвонить по второму - на мой вопрос: "Дома ли Вася?" ответом были короткие телефонные гудки. Позвонил по третьему телефону - там всё просто - никто не брал трубку. Пораскинув мозгами так и эдак, я стойко принял очевидную неизбежность: ночевать придётся на вокзале. Да ещё удастся ли? Может, здесь, как в Москве: менты прогонят или того хуже - заберут в участок.
Площадь восстания. Московский вокзал. Люди снуют туда-сюда. Ментов вроде нет. Как и свободных мест на скамейках. Пока прошёлся по вокзалу, посмотрел расписание электричек и поездов, постоял рядом с огромной головой Петра. Вернувшись в Зал Ожидания, обнаружил несколько пустых проёмов в массе сидящих на скамейках пассажиров. Быстренько занял свободное место, неуклюже втиснувшись между мужчиной средних лет и женщиной предпенсионного возраста. Время неумолимо приближалось к полуночи. Не утруждая себя дальнейшими мыслями и переживаниями, я подложил под голову свой небольшой джинсовый рюкзачок и попытался заснуть. Сделать это было нелегко, ввиду постоянного шума и гама, невероятного галдежа, царящего в помещении вокзала. Ну, это обычное дело. Здесь вокзал, а не богадельня. Так я и провёл ту сентябрьскую ночь: то дремал, то неожиданно просыпался, мутным взглядом озираясь по сторонам. Некоторые субъекты спали, вытянувшись во всю длину на лавках; самые бесбашенные расположились прямо на полу, подстелив под бок какие-то тряпки. Милиция ходила, проверяла, но никого, даже из устроившихся на полу, не забрали.
В пять утра я в очередной раз проснулся и решил - хватит, пора отсюда сваливать. Медленно побрёл по Невскому в направлении Александро-Невской Лавры. На улице ещё темно, прохожих почти нет. Но вдалеке, у края небосвода пробиваются сквозь толщу ночного мрака пока едва заметные, совсем крохотные огоньки. Верный признак просыпающегося солнца, а значит недалеко рассвет и новый день. Прохожу мимо Лавры, туда свернул какой-то человек, с длинными волосами и гитарой в чехле. Я же сворачиваю в другую сторону: к Литейному мосту. На середине моста встретил двоих мужиков, поинтересовался местонахождением питерских портов. Выяснилось, что портов несколько: угольный, лесной… Спросили: какой именно мне нужен? Я неопределённо пожал плечами и ответил что-то наподобие: "Да хоть какой-нибудь, главное, чтобы море было рядом". Озадаченные петербуржцы (не каждый день встретишь человека, который в такую рань интересуется выходом к морю. Окно, что ли хочет прорубить?! Плагиатор!) посоветовали доехать до станции метро "Нарвская", а там спросить у любого, все покажут. Забегая вперёд, скажу, что до порта я так и не добрался (как Веничка всё не мог доехать к своей любимой в Петушки, так и я не осуществил свою давнюю, ещё детскую мечту - увидеть море вживую).
С Литейного я свернул к Неве-реке. Шёл, не спеша, вдоль пустынной набережной. В одном месте спустился к воде, присел на корточки, послушал плеск волн, глядя в тёмные холодные воды реки. Нева! Главная водная артерия Петербурга. На набережной тут и там появлялись рыбаки: приспосабливали удочки, готовили наживку. В этот час самое время для рыбалки: клёв хороший. Рыбаки знают это, встают с утра пораньше, чтоб полакомиться на ужин жареной рыбкой. Не забывают поговорку: "Кто рано встаёт, тому бог подаёт". Я дошёл пешком до Финляндского вокзала, перешёл дорогу и направился к железнодорожным кассам: решил посетить могилу поэта и музыканта Александра Башлачёва на Ковалёвском кладбище… Из-за купола Исаакиевского собора поднималась ярко-жёлтая громада восходящего солнца.
Как правило, на кладбище люди ходят к могилам близких, знакомых. Башлачёв мне не родствен по крови, но, я думаю, он близок мне по духу, по восприятию мира, по отношению к жизни. Очень часто люди, схожие по мировоззрению, ближе и роднее друг для друга, чем люди, связанные кровными узами. Хотя, наверное, это не надо смешивать и путать: это две разные ипостаси человеческих отношений, два различных основания и вида взаимоотношений. И всё-таки, какой зов сильнее в человеке: крови или духа? Об этом я думал, пока ехал на электричке до станции Ковалёво. Дорога заняла примерно полчаса. Вместе со мной сошло много пассажиров: все прибыли на кладбище. Перед кладбищенскими воротами продавали венки и живые цветы. Бегали маленькие цыганята и просили милостыню. Сначала я попытался найти могилу сам, думая, что они расположены компактно по годам захоронения (Башлачёв погиб в феврале 1988 года). Но не тут то было! На одном участке размещались памятники и тех, кто умер в 1988 году, и умерших в 2000-ом. Тщетно проплутав минут сорок, я вернулся к входу на кладбище и спросил у служителя: как мне отыскать могилу Александра Башлачёва? Он объяснил. Я решительно зашагал вперёд, в полной уверенности, что сейчас-то я не ошибусь, но - и тут запятая: не нашёл! Я вернулся ещё раз, сторож показал на карте кладбища расположение могилы. Представьте себе - опять двадцать пять! Не нашёл! Наконец, парень, убиравший мусор, показал мне дорогу. Я направился по указанной тропинке, остановился осмотреться. Вдруг налетел внезапный порыв ветра, и я услышал звон десятков колокольчиков. Я пошёл в ту сторону, откуда доносился этот ласкающий слух чудесный напев: через минуту я стоял рядом с памятником СашБашу (кто не знает, СашБаш - сокращение от "Саша Башлачёв").
На могиле чёрный обелиск с овальной фотографией Саши в углу. Могила усыпана цветами: искусственными и живыми. Мне говорили, что раньше тут были пластинки, но ничего такого я не заметил (да и зачем пластинки на кладбище? Песни нужны не мёртвым, песни нужны живым). Рядом с могилой выросли две берёзки, к веткам которых и подвешены колокольчики. Их множество: и совсем крохотных, малюсеньких, и достаточно массивных, даже в чём-то нелепых зазвонистых бубенцов. В основном они связаны в тройку: "три звонких колокольца". Я присел на низенькую лавку, задумался. Здесь похоронен духовно близкий мне человек, песни и стихи которого мне очень близки. Пусть я никогда его не видел, не был знаком с ним лично. Я знаю его по песням. В них раскрывается душа человека, его внутренний мир. Именно в песнях нужно искать ключ к разгадке человека, быть может, где-то здесь начинается та дорожка, тот заветный клубок, что ведёт к самому сокровенному в человеке, к… Позади скамейки к берёзе прислонён деревянный крест. На нём множество разных надписей: одни уже стёрлись от времени и непогоды; другие еле видны; третьи, видно, написаны совсем недавно. Я начертал на кресте строчку из всем известной песни Башлачёва, добавив обращение: "Саша, объясни, я люблю, оттого, что болит или это болит оттого, что люблю?"
Обычно поминают водкой или иными спиртными напитками. Я бы с удовольствием, но ничего похожего у меня под рукой не оказалось, поэтому я помянул Сашу молоком и хлебом. Немножко капнул на могилку молока, "преломил хлеба румяные" и оставил кусочек на могилке. Наверно, молоко с хлебом оказались даже более уместны, чем водка. Вспомнил башлачёвские строки: "Я не знал, как жить, ведь я ещё не выпек хлеба, а на губах не сохла капля молока…"; "преломлю хлеба румяные да накормлю я всех тех, кто придёт сюда…" На выходе из кладбища сторож поинтересовался: нашёл ли я могилу Башлачёва? Я молча кивнул. Странно: я побывал на кладбище, но это не оставило во мне гнетущего чувства. Наоборот: внутри воцарилось какое-то тихое спокойствие, даже умиротворение. Вспомнилось негромкое шелестение берёз, звонкий напев гостеприимных колокольчиков. Кто первый раз окажется на Ковалёвском кладбище, захочет посетить могилу СашБаша и не сможет быстро её найти, заплутает, как я, в лабиринте памятников и надгробий - пусть остановится на мгновенье, передохнёт, прислушается к разнообразным звукам, растворённым в воздухе. И точно - пробежит по земле лёгкий ветерок, зашелестят вслед ему деревья и кусты, и услышишь негромкий перезвон разудало-шальных бубенцов. Полчаса побродив по перрону, я сел в электричку до Питера.
Погуляв ещё немного по центру Петербурга, отдохнув на скамейке рядом с Исаакиевским собором, я решил: пора возвращаться! Позвонил с телеграфа домой, посмотрел по дороге на дом, в котором в 1845-1847 гг. (очевидно, в период работы над "Двойником") жил писатель Ф. М. Достоевский (здание это расположено рядом с Исаакиевской площадью, через дом от собора). Бросил прощальный взгляд на Казанский собор, ещё раз вдохнул особого питерского воздуха и спустился в метро. Добрался до станции "Звёздная". Купил провизии на дорогу (пакет молока и булку. Основное моё питание на протяжении всего путешествия. Вместо молока мог быть кефир или простая вода). Сел в автобус до города Колпино (рядом с Питером), надеясь, как и в Москве, сразу выйти на пригодный для автостопа участок трассы, то есть, где уже не сплошной поток машин, а поразреженней (засчёт того, что часть машин заворачивает в Пушкин и Колпино), но вышло вовсе и не так. Колпино находилось далеко за поворотом, пока я понял, что к чему - автобус проехал километров десять. Пришлось снова садиться на автобус, только идущий назад. Не идти же пешком! Наконец, я выбрался на трассу и, развернувшись лицом к встречному потоку машин, поднял правую руку вверх. Огромный золотой шар солнца начинал медленно спускаться за край горизонта…

4.
Я надеялся до наступления темноты "застопить" машину, лучше "грузовую", и за ночь как можно дальше отъехать в сторону Москвы. А уехать с каким-нибудь дальнобойщиком и к утру прибыть в столицу - было бы совсем замечательно! Но моим планам и надеждам не суждено было исполниться. Через пару часов бестолкового стояния на трассе с поднятой вверх рукой вся моя недавняя эйфория улетучилась, как дым. Воздушные замки рухнули в одночасье. Это было мне хорошим уроком. Во-первых, всегда надо помнить народную мудрость: поспешишь - людей насмешишь. А народ зря не скажет. Отвечает за базар. А во-вторых, трасса не терпит суеты, излишней спешки и назойливого мельтешения. Она доверяет сильным и смелым, помогает спокойным и дерзким. Ну, и в-третьих, не стоит очень уж планировать и загадывать, путешествуя автостопом. Даже когда очень хорошо знаешь трассу и не раз проезжал по ней. Важную роль играет случай, везение, удача. Поэтому лучше выходить на трассу с лёгким сердцем и спокойной головой, стараться не строить далеко идущие планы, сосредоточиться на сиюминутном моменте, в прямом смысле жить настоящим, быть здесь и сейчас (хотя бы однажды можно себе это позволить). Тогда трасса наверняка тебе поверит. Не сможет не поверить. Кому-то, возможно, такие рассуждения покажутся бредом сивой кобылы, но, мне кажется, что здесь есть доля истины, только, быть может, не очень отчётливо выраженная.
Как бы то ни было, но я упорно пытался "застопить" машину. Очень важно не отчаиваться, не унывать, не падать духом. Это своего рода проверка на вшивость, скажем так. Испытание на прочность, на наличие внутреннего стержня. Не надо печалиться… и так далее. Уже в сумерки остановилась легковая машина, но водитель оказался "таксистом", спросил деньги. Деньги - это, конечно, хорошо. Кто ж спорит? Но ехать какие-нибудь 20-50 км не имеет смысла, а до Москвы добираться таким макаром - никаких денег не хватит. Или надо быть Иваном Калитой в десятой степени. Потому и выходят на трассу, что, либо денег нет совсем, либо хотят сэкономить, употребить их на более полезные и нужные вещи, нежели споспешествование (проще - способствование) обогащению и процветанию (и без того не шибко бедных-то!) хозяев "Министерства Путей Разобщения". От денег, думаю, никто не откажется, но чаще спрашивают водители "местного значения", то есть те, которым ехать недалеко, и весь путь которых от пункта А до пункта Б можно втиснуть в рамки сотни километров. Дальнобойщики же, либо совсем не останавливаются, либо подвозят просто так, что называется - "за спасибо". Конечно, как и везде, здесь бывают свои исключения. Но это ведь не правило, а скорее моя догадка, предположение. Вообще водителям, которые спрашивают об оплате, можно задать встречный неожиданный вопрос: "А зачем вам деньги? Деньги портят человека!"
Я шёл по шоссе с чуть поднятой левой рукой - авось остановятся! Стемнело. Прошагав километров пять, я вышел к бензоправке - здесь дорога освещалась фонарями. Появился шанс попроситься и уехать с останавливающимися подзаправиться дальнобойщиками. Но, как назло, на заправке стоял только один грузовик и тот держал путь в противоположную мне сторону. Помахав рукою ещё с полчаса, я плюнул и пошёл по трассе пешком. Правда, причиной этого стали не столько усталость и раздражение, сколько элементарный холод. Всё-таки не лето! Шёл по дороге я довольно энергично, несмотря на усталость и стёртые ноги. По-другому было нельзя: холод - не тётка! Меня легонько пошатывало из стороны в сторону, глаза слипались, закрывались сами собой, несмотря на сильный ветер - сказывалась третья ночь почти без сна. Пару раз я даже сворачивал с дороги в поле - хотел пристроиться где-нибудь в траве или в остатках неубранного сена и соснуть хоть часок. Но каждый раз холодный ветрина не давал мне даже прилечь - гнал вперёд и вперёд. Долго ли, коротко ли - добрёл я до какой-то деревеньки. За ней был железнодорожный мост. Под ним-то я и заночевал. Подстелил под мягкое место газету, свернулся эдаким калачиком и покемарил часа два-три. Ещё в темноте я покинул своё временное пристанище и отправился дальше, навстречу новым испытаниям и приключениям.
Как-то незаметно рассвело. Очень быстро. Всё темно-темно, и вдруг бац - утро! Трасса по-прежнему оставалась холодна, аки самая ледянющая ледышка (у автостопщиков есть в ходу такое выражение: "тёплая трасса", когда быстро, хорошо и легко "стопятся" машины. "Холодная" - прямо противоположная ситуация. Хотя, строго говоря, "горячее" - антоним "холодного", а у "тёплого" нет противоположности, потому что это середина, среднее состояние между "горячим" и "холодным"). Теперь я мечтал, чтобы остановился хоть кто-нибудь: даже не потому, что очень хотелось уехать, а просто начинала потихоньку мучить жажда. Водные припасы закончились у меня ещё ночью, а набрать новых можно было только в каком-нибудь населённом пункте, но, сколько я ни шёл - никаких признаков посёлков или деревень не было и в помине. По обеим сторонам дороги тянулся нескончаемый лес. Трасса петляла. Поворот, ещё поворот. Надеешься, что за очередным поворотом появится долгожданная деревенька с желанной водой в колодце или в колонке. Но бытиё вновь и вновь поворачивалось ко мне всем известной стороной. Да, сегодня явно не мой день!
Не знаю, сколько я прошагал - судя по верстовым столбам километров двадцать пять, а может, и все тридцать. Ура! Наконец-то! На горизонте показалась небольшая деревенька. Вкуснее той колодезной воды я в жизни не пил! Несмотря на то, что она была с примесью какой-то грязи или глины. Плевать! Главное - вода! Да, вода - это жизнь! Уничтожив остатки провизии (рыбные консервы и булка), я снова почувствовал способность и желание штурмовать пока неприступный Эверест удачи. Я поймал машину, но водитель ехал недалеко - километров двадцать. Но всё равно - наконец-то поехал! Как гласит одна народная автостопная поговорка: "Лучше медленно ехать, чем быстро идти". Всю её мудрость я полностью осознал в тот день. Водитель посоветовал мне добираться на электричках. Я и сам думал об этом, но электрички были как запасной вариант, на крайний случай. Помахав рукой ещё минут двадцать, я решил больше не испытывать судьбу и отправился отыскивать железнодорожную станцию. Не получается по трассе - доберёмся до Москвы "на собаках"!
Сначала я доехал до населённого пункта с причудливым названием: Малая Вишера. По вагонам ходили контролёры, но я прикинулся эдаким наивным чукотским мальчиком: мол, денег нема, три дня без первого, два дня без второго… Ссаживать не стали, только контролёрша резонно заметила: "На метро всегда деньги сэкономите, а здесь что же?" Малая Вишера встретила тихими узенькими улочками (тем паче, что было воскресенье), небольшими деревянными домами, почти полным отсутствием прохожих. Деревья, растущие рядом со станцией, с невероятной щедростью разбрасывали жёлтые, красные, оранжевые листья по безлюдному тротуару. Я поинтересовался у случайного прохожего: далеко ли до трассы "Петербург-Москва"? Оказалось, 42 км (досадно, что трассы не строятся рядом с железнодорожными путями? Ссадили с электрички - отправился на шоссе). Назад пути не было - пришлось забыть о возможности выхода на трассу и надеяться теперь только на электрички. В этом был и свой несомненный плюс: не нужно было напрягать и без того стёртые ноги; сидишь себе на скамейке, а электричка, пусть потихоньку, движется вперёд.
Следующим звеном в непредсказуемой цепи моего путешествия была электричка до станции со странным и даже несколько интригующим названием: Окуловка. Всю дорогу я смотрел в окно, периодически впадая в состояние, чем-то напоминающее сон, но больше похожее на дрёму. Контролёров в этом поезде не было, или я их просто проспал. В Окуловке под станцию приспособили обычный плацкартный вагон, только с открученными полками. Здание вокзала (или лучше сказать железнодорожной станции) сгорело, а новое, как водится, строить никто не собирался. Поэтому кассы располагались внутри обычного вагона, только неподвижного, как в книжке про "Человека рассеянного с улицы Бассейной". Стёртые ноги порядком болели, поэтому бродить по привокзальным улочкам я не стал - да и не хотелось! Я сидел на уличной скамейке около касс, листал найденную тут же газету. С противоположной скамейки на меня хитро поглядывали две девицы, судя по всему местные. О чём-то переговаривались, хихикали. Я не обращал на них внимания, тем более, что вскоре подошла электричка до станции Бологое, которое, как известно, "где-то между Ленинградом и Москвой" (есть анекдот про поручика Ржевского, связанный с Бологое, кто его знает, тот вспомнит, а кто нет - извините, рассказывать не буду).
В Бологое приехали в одиннадцатом часу вечера. Электричка до Твери должна была пойти только в полчетвёртого ночи (или утра?), поэтому пришлось коротать время на вокзале (это действительно вокзал, работает круглосуточно). Здесь я заметил несколько человек, которых видел ещё в Окуловке и даже в Малой Вишере. Все они, как выяснилось позже, как и я, ехали из Питера в Москву. Мирно подрёмывая на стуле в зале ожидания, я невольно подслушал разговор пожилой женщины и двух девочек-подростков. Девочки полностью оплачивали свой проезд: и от Малой Вишеры до Окуловки, и от Окуловки до Бологое. Женщина, слегка пожурив их за такую расточительность и даже глупость, учила их так: "Покупать билет не стоит. Что вы, миллионеры, что ли?! А если зайдут контролёры, сунете им по десятке - и всё будет нормально". Да, всё правильно, всё верно. Дождавшись электрички, я плюхнулся на переднее сиденье, съёжился и нахохлился, как бродяга-воробышек, и тут же задал отменного храпака. Спал почти всю дорогу до Твери. Только пару раз просыпался, но буквально сразу засыпал.
В Тверь прибыли в шесть утра. На вокзале я приметил объявление приблизительно такого содержания: "В период с 12 ночи до пяти утра в здание вокзала пускаются только граждане с билетами на поезд, все остальные - платно". Цена не уточнялась. Пока я бродил по вокзалу и озирался по сторонам - ушла электричка на Москву. Правда, почти следом (с интервалом в полчаса) отправлялась ещё одна, на ней-то я и поехал. На перроне стояли проверяющие, преграждая безбилетникам путь к вагонам. Не долго думая, я прошёл по другому перрону и залез на платформу с противоположной стороны (с головы электрички). Перед Клином к выходу гуськом устремились "зайцы". Значит, идут "волки". Я пренебрёг этим предупреждением (вспомнил "Москва-Петушки" Ерофеева: "Контролёров никто не боялся, так как все ехали без билета". Железная логика!): пришлось выложить "чирик" контролёрам. И зря. Билета они мне, понятно, не дали, сами вышли в Клину, а перед Москвой могли зайти новые - опять раскошеливаться?! Но дальше "зайцы" могли ехать спокойно - больше контроля не было. Выйдя на "Петровско-Разумовской", я перелез через забор (ещё помог перебраться женщине и девушке с огромной сумкой) и был таков! "Москва! Как много в этом звуке…"
Времени было часов девять утра, и я решил сразу рвануть домой, в Кострому. Добрался на метро до "ВДНХ". Дальше на 76 троллейбусе до конечной. Перешёл МКАД и начал "голосовать". Пересаживаясь с "легковухи" на "легковуху", добрался до Переславля. Правда, в одном месте до поворота на Сергиев Посад меня подбросил молодой парень на "ГАЗели". Он выдал такую фразу, мол, вот пацаны ерундой занимаются, путешествуют, нечем заняться. На что я резко парировал: "Каждому - своё". В Переславле можно было встать на объездной, но я заехал в город: набрать воды, позвонить домой, купить чего-нибудь перекусить. В результате застрял часа на два. Купил пару рогаликов, набрал водицы в колодце. Пошамал маненько. От Переславля ехал с весёлыми ребятами: водитель и его напарник. Обоим лет по тридцать или около того. Лихачи. На старом "ЗИЛе" выжимали 80 км/час. Который водитель, он больше молчал, следил за дорогой, а второй - наоборот - что-то рассказывал, объяснял, расспрашивал, перекрикивая гул мотора. Например, про танк Т-34 и его роль в Великой Отечественной войне (когда проезжали поворот на "Брынчаги", родину Михаила Ильича Кошкина, конструктора знаменитого танка Т-34). На прощанье он пожелал: "Счастливо добраться. Такой отчаянный, как ты, всё равно доберётся, пусть даже и пешком". Спасибо, конечно, но пешком я идти не собирался. Хотя "завис" часа на полтора и всё равно шёл по трассе, чтобы развеять лёгкий налёт грусти. Наконец, остановилась "легковуха". Водитель, на вид мой ровесник, слушал перепевки песен Виктора Цоя, замаскированные под английское словечко: tribute. Добросил меня до Ростова, где я бросился бегом на электричку. Уже почти стемнело, мёрзнуть ночью на трассе я желанием не горел, поэтому решил ехать до Ярославля и кантоваться ночь на вокзале. Домой в тот день я, к сожалению, не попадал.
В электричке я всю дорогу просидел в тамбуре на корточках. Билет у меня не спросили, хотя билетёрши то и дело сновали туда-сюда. На вокзале "Ярославль-главный" я скромненько занял свободное сиденье и стал тихо-мирно подрёмывать. Милиция ходила, проверяла; осматривала, так сказать, владения. Забрали двоих мужичков бомжеватого вида. Вообще-то ночью в здании вокзала, как и везде, разрешено находиться только гражданам с билетами на поезд, но вахтёра, пускающего в зал ожидания только после предъявления заветного билетика, не было, поэтому внутри находились не только отправляющиеся в дорогу, но и бедолаги без крыши над головой ("крыши" - в буквальном смысле, т. е. крова, жилья, а не в том значении, какое получило это слово в последнее "криминально-воровское" десятилетие). Здесь, на вокзале в Ярославле, мне и пришло в голову записать свои впечатления от поездки, свои мысли и чувства в виде "Хроники одного путешествия". Тут же, чтобы не терять время и не забыть отдельные интересные подробности, я начал спонтанно записывать всё подряд, что в голову приходит, что более всего запомнилось и поразило в ходе этого мини-путешествия. Доблестная российская милиция всё ходит, озирается вокруг, ищет чего-то, высматривает - работа такая! "Наша служба и опасна и трудна…" Записал эти строчки и думаю: "А вдруг они сейчас это прочитают?!" Очень мешало сосредоточиться монотонное повторение через каждые пять-десять минут одной и то же фразы: "Внимание, уважаемые пассажиры! Начинается посадка на скорый поезд…" Голос ещё какой-то назойливо-объясняющий, приторно-вкрадчивый. Сказывалось ещё и то, что пятую ночь толком не спал: трудно сосредоточить внимание и мысль на одном каком-либо предмете. К тому же питался кое-как, руки не мыл - полная антисанитария! Интересные наблюдения: сдержал первую сильную волну голода - через некоторое время накатывает вторая, более слабая и менее продолжительная. Постепенно затухает и она. Кажется, что есть не хочется, но это обманчивое впечатление, иллюзия. Со сном происходит всё с точностью до наоборот: чем дольше не спишь, тем сильнее хочется спать, и стоит на секунду задуматься или забыться, как тут же начинаешь погружаться в сладостную и глубокую воронку сна.
Можно было дождаться электричку на Кострому, упросить контролёрш проехать бесплатно. Но мне ж неймётся - надо обязательно отличиться, попробовать приехать быстрей, если есть такая возможность. Уж, замуж, невтерпёж. От вокзала на троллейбусе я доехал до театра Волкова (здесь находится место, известное среди неформалов под названием "плешка", потому как круглое). Доковылял до площади, где находится конечная остановка многих автобусов: 41, 41б, 13. До костромской трассы лучше всего добираться на 41 автобусе, к тому же надо смотреть, чтобы конечная была "Прибрежный", а не "Индустриальная". Иначе автобус проедет по кругу и вернётся к московскому вокзалу (я несколько раз так попадал впросак). И в троллейбусе, и в автобусе я проехал на халяву, бесплатно. Наверно, по причине раннего часа кондукторов на некоторых маршрутах ещё не было. Около семи утра вышел на шоссе. Наконец-то! Решил про себя - ехать только сразу до Костромы, чтобы не пересаживаться и не натирать ещё больше и без того стёртые в кровь ноги. Но, "застопив" машину, передумал и поехал до Туношны. Там, простояв около часа, остановил "УАЗик" до Костромы. Водитель оказался разносторонне одарённым человеком: прекрасным оратором, интересным рассказчиком. Человек, интересующийся историей России. С неподдельным восторгом и упоением всю дорогу рассказывал мне истории из жизни российских царей, малоизвестные страницы истории России, исторические анекдоты. Чем ближе к дому, тем сильнее бьётся сердечко, охватывает какое-то волнение, нетерпение. Вот проехали пост ГИБДД, микрорайон Паново, въехали на мост через Волгу. Сердце забилось ещё сильнее: тук-тук, тик-так… Водитель-историк высадил меня недалеко от стадиона "Спартак", рядом с общежитием "технолога" (Костромского Государственного Технологического Университета - КГТУ) со словами: "Всё, студент, свободен, как птица!" Я поблагодарил его и, легонько прихрамывая, направился к своему дому на улице Гагарина. Ощущение тихой радости и неизъяснимого счастья наполняло меня до краёв: я вернулся домой! Солнце в это утро светило ярче, чем обычно; небо было синее-синее; Волга-river весело искрилась и нежилась под лучами сентябрьского солнышка!
Вроде сёдня обычный день, почему же я сам не свой?
Может, это тень нашёл на плетень? Нет, просто я вернулся домой!
Нет, это не тень нашёл на плетень, это я приехал домой!!!

Послесловие

Эта книга вряд ли слишком заинтересует заядлых автостопщиков и олдовых хиппанов. Они не откроют в ней для себя ничего нового, ничего необычного. Хотя не исключено, что прочитают с удовольствием и, возможно, даже посмеются от души. Буду рад, если мой рассказ поднимет кому-нибудь настроение.
Эта книга также вряд ли покажется интересной тем, для кого лучший способ провести свободное время - с комфортом поваляться на мягком диване, пялясь в говорящий ящик в углу и попивая пивко, время от времени довольно гогоча и смачно порыгивая. Такие субъекты, вероятно, мнят себя пупами земли- к чему им ещё читать какие-то никчёмные книжонки?! Надменность и самодовольство сквозят в каждом их движении и шаге, слышны в каждом слове, проявляются в каждом жесте. Лучшее, на что, по мнению таких индивидов, можно употребить книги - это использовать их в качестве обёрточной (или какой другой) бумаги. По этой причине, я думаю, моя хроника не только не произведёт на эту категорию людей никакого впечатления (если они её всё-таки прочитают), но они просто-напросто её не поймут: им не постигнуть и не прочувствовать всего кайфа и радости странствий и путешествий, им не понятен и, более того - враждебен сам дух бродячей, вольной жизни. Поэтому, зачем метать бисер, как говаривал бродячий философ и странник Иисус Христос (возможно, "странник" происходит от слова "странный", т. е. непонятный, необычный. У большинства людей вызывает недоумение радость от предчувствия нового путешествия, они не чувствуют особый привкус вольности в странничестве. Дыхание, запах, звуки путешествия не ощущаются притупившимся осязанием и обонянием среднестатистического жителя планеты Земля, не вдохновляют и не наполняют восторгом и ликованием всё его существо).
Это произведение в первую очередь обращается к тем, кто остро чувствует внутри себя тягу к перемене мест, жаждет открыть для себя что-то новое: побывать в далёких городах и странах, встретиться и познакомиться с разными людьми. Что называется - мир посмотреть и себя показать.
Кто не хочет, чтобы его жизнь превратилась в замкнутый круг: квартира-работа-магазин. Кто знает, что вырваться, разорвать эту цепь железной необходимости и инерции, можно только постоянно расширяя жизненные горизонты, ставя себе новые цели и задачи и пытаясь как-то решать их.
Кто ощущает в себе огромные скрытые возможности, неиссякаемые внутренние источники энергии и силы, но им не хватает решимости и твёрдости, а, возможно, примера перед собой, чтобы сделать первый шаг.
Кто переживает внутреннее волнение и душевный трепет перед всяким путешествием. Кого будоражит, пьянит и дурманит запах заветной воли, дыхание бродячего ветра, неведомый, горько-сладкий привкус дороги.
Кто не выносит скуки и уныния. Кто смел, дерзок и лёгок на подъём. Кто по-хорошему безрассуден и авантюристичен. Кто в душе бродяга и непоседа.
Кто не побоится и не спасует, и, несмотря на все препятствия и невзгоды (кроме извечных спутников странника: голода и холода, его подстерегают опасности и другого рода: не попасться в руки милиции, не сыграть роль боксёрской груши для пьяной шпаны), найдёт в себе силы и смелость выйти на трассу, поехать автостопом или "на собаках", или даже на скором поезде, тот когда-нибудь всё равно достигнет цели, утолит свою жажду приключений. Тот постигнет на своём собственном опыте, что расстояния, пространство, разделяющие людей, в отличие от времени, вполне преодолимо (да и время, наверно, тоже). Тот откроет новые, неизведанные дали и горизонты, исполнится его заветная мечта, ибо ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ…

2003-2004.

Наверх!